читать...
– Вот и озеро. Добрались!
– Здесь так темно, – пожаловался Картман.
– Темнее всего перед рассветом, – серьёзно ответила Вэнди.
– Нет, – помотал головой Картман. – Темнее всего – в душах человеческих. Бесконечная тьма – наш мир соткан из неё.
– Нет! Я верю, что мир наш, при всех его недостатках – добр! Изначально добр. Мы построим справедливое общество!
– Коммунистическое?
– Да как ни называй! Важны не слова – важна суть. Общество должно стать нормальным и здоровым – тогда как нынешнее патологически больно. А название… не нравится слово «коммунистическое», назови его «миром будет править Христос!»
– Не будет, – устало пояснил Картман. – Ну родится опять Сын Человеческий – а дальше-то что? Воспитываться он всё равно будет с применением быдлоящика, быдлорадио, быдлосми, в быдлошколе и в быдловузе. Если родители его будут против такого воспитания – поможет ювенальная юстиция (конторы эти куда эффективнее действуют, чем примитивные "хелуфеи и фелефеи" Ирода-царя) – отберут ребенка у нерадивых родителей и сдадут его на воспитание в приёмную семью американских лесбиянок. На худой конец можно и танк пригнать (штурм "Ветви Давидовой" официально был устроен чтобы "спасти" детей членов этой секты – детей кстати всех случайно при штурме и убили...). В общем, уже мало надежды. Мир-принесённый людям пофигу, а меч в наше время "короткоствола" уже не так эффективен. Всё бессмысленно, все наши трепыхания. Знаешь... возвращайтесь без меня.
Вэнди:
Ты скажи мне Эрик, скажи,
Как ты бросишь всё, что имел?
Свет какой звезды в нас горел?
Как предвидеть ты посмел
Общий наш удел,
Проклятый удел?
Эрик:
Ты, Вэнди, посмотри - на мне любовь оставит шрам.
Беда и боль вдали - ноги моей не будет там!
Вэнди:
Но я прошу тебя: давай с тобой пойдем вперёд.
Над нами день угас, но там, вдали, горит восход.
Ты скажи мне, слава, скажи -
Что могла ты нам предложить?
Ты встречала нас в цвете лжи,
В клевете чужих наград.
Ты вернись назад, милый мой пират...
Эрик:
Ты только посмотри - с Гордыней обвенчалась Смерть.
Там нужно быть, как все. Боюсь, мне это не суметь.
Вэнди:
Но я прошу тебя: давай вдвоём пойдем вперёд.
У нас надежды нет... но там, вдали, горит восход!
Смотри, пират, смотри,
Покоя сердцу не найти.
Одна душа у нас - но как же разнятся пути!
Эрик и Вэнди:
Но там, в конце разлук, в краю без горя и невзгод,
Над встречей наших рук зажжётся золотой восход...
– Эрик, а вот если бы они не отступили – ты смог бы выстрелить? В живого человека? – Вэнди, закусив губу, внимательно вглядывалась в лицо Картмана, словно ей было важно услышать ответ… да так оно и было.
– Нет, – у Картмана дёрнулся уголок рта. – Не смог бы.
– Ты всё-таки понял ценность человеческой жизни!
– Пистолет не заряжен. – Картман нажал на спусковой крючок, боёк сухо щёлкнул. – А люди ли они – это сложный вопрос. Это был не просто фильм… Кто-то во мне содрогнулся и взвыл, увидев перед собой зияющую черную пропасть, куда скользили мужчины, женщины, дома, целые города. То было видение спущенного с цепи торжествующего зла, воцарившегося на земле ада… Где-то в тайниках вселенной, никогда и не снившихся нам, кто-то дергал за веревочку, и мы плясали, а затем скользили в пропасть, и с нами проваливалось всё!!! И начали это не проклятые лжецы, не михалковы и не солженицыны, – я ненавижу этих подонков, но вовсе не склонен представлять их во сто раз сильнее, чем они есть, – просто они первые оказались марионетками на верёвочке. Они толкают нас в пропасть, в тёмный кипящий поток, низвергающийся прямо в ад, но создать эту пропасть они не могли. Может быть, мы создали её все сообща, а может быть, это вырвались на волю гигантские силы тьмы? И я ничего не могу с этим поделать – вот что самое страшное.
– Но ты их удержал! Остановил и обратил в бегство! Если бы не ты, они бы набросились на нас! Мне даже страшно представить, что бы они со мной сделали… Вам бы с Баттерсом повезло – вас бы просто убили!
– Не думаю. Это же творческая интеллигенция – а у них известно что за наклонности у всех. Так что просто убили бы тебя.
– Но ты не побоялся…
– Я и сейчас боюсь. Я боюсь стать таким! Я не ангел и никогда им не был, я творил многое – но право же, я никогда не переступал некую ГРАНЬ. Я всё могу понять. Можно украсть 50 миллионов государственных денег, на остаток слепить жуткую халтуру – но блин, зачем гадить на свою страну? Зачем срать на величайший подвиг предков? Зачем мазать дерьмом всё, до чего только можешь дотянуться своим поганым языком? А знаешь, что самое ужасное – я понял, насколько тонка ГРАНЬ, отделяющая меня от таких нелюдей! Я боюсь стать таким! Я заглянул в бездну – и увидел в ней своё, пусть и гротескно преувеличенное, отражение!!!
– Ты не станешь таким! Только не ты, нет! Это какой-то адский кошмар!
– Я считаю, что ада не существует. – отрезал Картман. – Ада нет. Есть рай – и есть наш мир. Или-или. Поэтому, коль уж мы попали сюда, то сам мир переделывает нас, захватывает — и пересоздаёт по своему образу и подобию, лепит скверную копию далеко не блестящего оригинала. А кто не желает лепиться – того ломает. Медленно. Постепенно. Сначала тебе кажется, что ничего не меняется. Но постепенно в тебе поселяется некое чувство – как заноза, как камушек в ботинке, как мелкая хроническая болезнь, вроде насморка. Тебе все время кажется, что ты что-то потерял, или забыл, или оставил, и надо срочно вспомнить – что именно, где, когда... Что надо вернуться и подобрать, а то будет поздно. Но ты не можешь вспомнить и поэтому чувствуешь себя все хуже и хуже. Чего-то не хватает – чего-то неуловимого, трудноописуемого – но предельно, жизненно важного. И постепенно мир вокруг тебя начинает тускнеть. Краски становятся блёклыми, звуки теряют глубину. Мир становится... некрасивым. Вернее, ты перестаешь видеть красоту, но пока еще об этом не догадываешься. А потом ты теряешь связь с миром; он уже сам по себе, отделяется от тебя и идёт своим путём, а ты как будто остаешься на обочине. Ничто тебя не радует. Ты один в серой, тоскливой, отвратительной пустыне. И вот тут ты обнаруживаешь, что там, в этой пустыне, в которую превратился мир – творить невозможно. Там просто не из чего творить. И жить в ней – тоже незачем.
– Нет! Но нельзя же вот так…
– Именно так и надо. Скажи: ну ради чего мне жить?
– Ну как же… На свете много чего есть! Высокие горы, синие моря, зеленые острова. Как же уйти, ничего толком не посмотрев, не попробовав? Творец создал столько всего, интересного!
– Самое главное – Он создал людей, создал свободными и бесстрашными. И, может быть, невольно – передал им часть собственного трудного опыта: он создал людей готовыми вырастать из тесной оболочки. Он создал людей способными на большее, на… совсем большее. Быть больше, чем ты есть. Стремиться к невозможному. Он дал им способность вырваться. Выйти за грань. Перешагнуть предел. Он создал человека по своему образу и подобию. Он создал человека равным себе.
Картман сделал паузу и вновь заговорил, всё быстрее и быстрее.
– Я это понял, но… слишком поздно. Или слишком рано? Не знаю. Это большая власть, огромное искушение… и громадная ловушка. Обретя всемогущество, я разучился желать – все мои желания мгновенно сбываются. Для меня нет целей – они осуществляются в момент появления. Для меня нет тайн – я знаю ответ сразу после формулировки вопроса. Я всё могу – но ничего не хочу. Я научился творить – но потерял то, ради чего СТОИЛО заниматься творчеством. Я научился побеждать – но не умею испытывать азарт борьбы и радость победы. Я научился существовать в этом паскудном мире, но полностью разучился делать то, чего так никогда хорошо и не умел – жить.
– Какой ужас… Ужаснее этого я ничего не видела, ничего! Ты лишен всего. Жизнь и смерть. Радость и тоска. Любовь и дружба. Ничего этого нет!
– Я чувствую отголоски. Когда кто-то рядом, я могу ощутить тень сильного чувства. Докричать твою злость. Доплакать твою тоску. Домыслить твою ярость. Доненавидеть, дострадать… Долюбить!
– Долюбить… Эрик, а помнишь тот поцелуй, на дебатах по поводу флага? Разве ради этого – не стоит жить?
– Конечно, помню. Это было самым лучшим, самым прекрасным… Но разве у меня есть шанс повторить?
– Конечно, есть! Я тебе намекаю об этом целый день! Иди сюда, дурак ты эдакий!
– Постой! Ведь получается, что я вырываю твой поцелуй чуть ли не шантажом?
– Глупец! Именно так с нами и нужно! Не веришь мне – хотя бы почитай, что Дюма об этом писал!
– Так, у меня в досье об этом написано! «Луиза, вы можете теперь идти. Пять минут истекли. Но вы – моя последняя надежда, последнее, что меня привязывает к жизни. Если вы уйдете отсюда с тем, чтобы никогда больше не вернуться, я даю вам честное слово, слово графа, что еще не закроется за вами дверь, как я пущу себе пулю в лоб.»
– Александр Дюма знал женщин!
– Но я же толстый и вообще…
– Ты не понимаешь. Когда они стали вокруг нас… это был такой неизбывный ужас… я звала на помощь, кого угодно: ангелов, бога, судьбу – но никто не откликался. И в голове у меня стало темнеть, я чувствовала, что сейчас упаду и умру! А потом пришёл ты. Ты был такой уверенный, такой спокойный… И ты был прекрасен. Ты сиял, как Солнце, и мне уже не было темно. Я звала Судьбу, а пришёл ты. Иди сюда, дурак ты эдакий!
– Похоже… я действительно дурак. Как же я сразу-то не заметил тебя… Где были мои глаза?
– Ну так чего же ты ждёшь? Поцелуй меня!
– Намёк понял! – Картман улыбнулся. – Вэнди! Моя жизнь без тебя покатится под откос!
– Не может быть!
– Алкоголь…
– Нет!
– Наркотики…
– Только не это!
– Концерты Киркорова!
– Это уж слишком! Я этого не допущу! Иди сюда… подставляй губы… Вот так… Да-а-а… Люблю!
Через некоторое время.
– Ух ты, красотища-то какая!
– Спасибо, мне очень приятно…
– Да я не про тебя. Обернись – Солнце восходит! Никогда не видел ничего прекраснее!
– Ты вновь обрёл способность воспринимать красоту! Ты молодец!
– Вэнди, ты извини, что я сразу не понял твои намёки…
– Да ничего, Эрик… Ты очень быстро сообразил! По сравнению с некоторыми…
– А долго Стэн соображал?
– Он не сообразил до сих пор. Хотя я ему намекнула чуть ли не открытым текстом: «Стэн, приходи завтра ко мне в комнату. И если ты меня найдёшь, я буду твоя» – сказала я ему.
– А если не найдёт?
– «А если не найдёшь, я буду в шкафу» – намекнула я ему.
– И он как – нашёл?
– Не-а.
– Неужели забыл в шкафу поискать?
– Хуже…
– Не нашёл твою комнату?
– Ещё хуже…
– Забыл где ты живёшь и дом не нашёл?
– Намного хуже! К нему пришёл Кайл с какой-то игрой – «Gay Hero», что ли… И он вообще никуда не пошёл.
– А, эта их игра «Guitar Queer-o»! («queer» – англ. «гомосексуалист». Картман намекает на эпизод 1113, который и называется «Guitar Queer-o» – прим.Водяного.)
– Я так и сказала.
– А вот и мы! – Кайл едва дышал, ведь Стэна ему пришлось тащить на себе.
– Здравствуй, Кайл, – усмехнулся Картман. – А мы тут как раз о тебе говорили!
– Вот, Эрик, держи! Я купил! – Баттерс вручил Картману стопку бумаг. – А вот сдача – 15 центов.
– Отлично! – Картман спрятал бумаги в рюкзак, а сдачу аккуратно ссыпал в нагрудный карман. – Знаете, что это? Это акции компании «Майкрософт»! За десять лет они невероятно подорожают, и я разбогатею! В отличие от Кенни, который никогда не станет богатым. Кенни? Кстати, а где Кенни?
– О боже мой, вы потеряли Кенни!
– Сволочи!
– Кенни погиб из-за водки, – пояснил Клайд. – Мы ничего не смогли сделать.
– Хотя я мстил ей как мог! – вскинулся Стэн. – Столько рюмок полегло… и сейчас окажется в земле! Пацаны, а где здесь туалет?
– Перед тобой, – Картман кивнул в направлении озера. – Давай, приступай!
– НЕТ! – огромная волна обрушилась на берег, и вслед за ней выпрыгнул Водяной – злой как некормленый чёрт и жёлтый, как… ну например, лимонад.
– О! Вас-то мне и надо. – Картман потёр руки. – Давайте, открывайте Дверь между временами!
– Не так быстро! – Водяной грозно нахмурился. – Вы сначала должны доказать, что усвоили урок! Иначе я не имею права вас пропустить.
– Блин, и тут уроки учить, – махнул рукой Эрик. – Ладно, задавайте свои вопросы. Только не спрашивайте Клайда «сколько будет 5*2?». Он почему-то уверен, что 12.
– Это вы рассказывайте мне, что вы сегодня усвоили! И если среди вас найдётся хоть один, усвоивший то, что нужно, Дверь откроется. А если нет… то пеняйте на себя!
– Ну что же, сейчас расскажем. – Картман вытолкнул Баттерса вперёд. – Первым расскажет Баттерс. Потому что его не жалко.
– Я сегодня многое понял! – провозгласил Баттерс. – Чтобы вызвать Водяного и заставить его пахать на себя, достаточно поссать в пруд!
– Вот же проныра! – выругался Водяной. – Хорошо ещё, что когда вы попадёте домой, то забудете всё, что здесь было. А ответ – неправильный. Это не то! Следующий!
– Кхе-кхе! – откашлялся Картман. – Господа, я сегодня многое понял. Ложь — самое гнусное, что есть на свете! Мы так привыкли к ней… Нас пугает терроризм, ожирение, суперСПИД… тогда как ложь — хуже войны и болезней, мы ничего не можем с ней сделать. Ни заключить мир. Ни найти лекарство. Ни повернуть вспять. Ложь — полная тьма, и если кто-то угодил в её сети, потерял в ней воспоминание… счастливый день… или человека… уже никогда не вернет его. Нет, ложь значительней и глубже, чем думают, –порождается ли она временной раздражительностью, желчным, болезненным расположением характера; или служит для праздного развлечения и забавы людей… – вся эта ложь излетает из гнусных потёмков душ человеческих. Презренное и ничтожное враньё, мимо которого человек равнодушно проходит всякий день, не возросло бы пред ним в такой страшной, почти карикатурной силе, и он не вскрикнул бы, содрогаясь: «я так вижу!» тогда как, по собственному сознанию его, всё было совсем не так. Нет, несправедливы те, которые говорят, будто ложь – это мелочь. Не бывает мелочью то, что имеет огромные и катастрофические последствия. Многое бы вынес человек; но, обманутый лживыми побасенками, поджигает человек свой дом, потому что там форточка не открывалась. Да что там дом – страну свою поджигает. И тот, кто бы понес мщение против злобных выродков, уже почти мирится с ними, видя, сколько гнусностей пишут и снимают про в высшей степени достойных людей. Несправедливы те, которые говорят, что ложь не действует на тех, кто её извергает, и что лжец не поверит лжецу: лжец-современник не поверит, но плут-потомок уверует! О, боже! сколько проходит ежедневно людей, для которых правда и ложь поменялись местами, моральная система координат – перевернулась! Всё, что ни творилось святыми движеньями души – для них пустяки, а глупейшие и лживые творения объявляются светилами и звёздами мира! Ноет душа моя, когда я вижу, как много тут же, среди самой жизни, безответных, мертвых обитателей, страшных недвижным холодом души своей и бесплодной пустыней сердца; ноет душа моя, когда на бесчувственных их лицах не вздрагивал даже ни призрак выражения от того, что повергало в небесные слезы глубоко любящую душу, и не коснел язык их произнести свое гнусное слово: «я так вижу!» Слепец! А вон протекли десятилетия, города, страны и народы снеслись и исчезли с лица земли, как дым унеслось всё, что было, а Память о великом прошлом живёт и шёпотом повторяется поныне, и внемлют ей сохранившие совесть люди, от умудрённого жизнь старца до исполненного благородного стремления юноши. «Я так вижу!» Глупец! А вот устремляется в небо салют в честь дня Победы, и все потряслись снизу доверху, превратись в одно чувство, в один миг, в одного человека, все люди встретились, как братья, в одном душевном движеньи, и гремит дружным рукоплесканьем благодарный гимн тем, которых уже 70 лет как нет на свете. Слышат ли это в братских могилах истлевшие их кости? Отзываются ли души их, выдержавшие ТАКОЕ, по сравнению с чем все наши проблемы – просто мышиная возня? «Я так вижу!» Подлец! А вон, среди сих же рядов потрясённой толпы, пришёл удрученный горем и невыносимой тяжестью жизни, готовый поднять отчаянно на себя руки -– и брызнули вдруг освежительные слезы из его очей, и вышел он примиренный с жизнью и просит вновь у неба горя и страданий, чтобы только жить и залиться вновь слезами от гордости за великих предков! Мир – как водоворот: движутся в нем вечно мненья и толки, но все перемалывает Время: как шелуха, слетают ложные, и, как твердые зерна, остаются недвижные истины. Время – сильнее всего: и даже на загаженном ложью поле человеческого разума могут прорасти ростки Истины. Я сегодня понял, что колёса Времени мелют медленно, но перемалывают в пыль!..
Вэнди благодарно всхлипнула и прижалась к Эрику. Тот осторожно обнял её, словно не веря своему счастью.
– Это так здорово, – глаза Водяного тоже были влажные (впрочем, они такими были всегда – он же Водяной, в конце-концов!). – Но нет! Это тоже не то!
– Я тоже сегодня многое понял, – изрёк Клайд. – Я понял, что ваша компания держит меня за какого-то второстепенного персонажа, которому и рот-то раскрыть не дают! Ну вас нафиг, пацаны – я пошёл к Крэйгу и Твику и буду тусоваться с ними!
– Хочешь поблистать умом и сообразительностью на фоне полных убожеств? Толковый план! – восхитился Картман. – Я именно так и делаю – иначе с чего бы я стал водиться со Стэном и Кайлом?
– И это не то! – вскричал Водяной.
– Кайл, давай. Твоя очередь.
– Но я не знаю, что сказать! Я ничего не понял сегодня.
– Может, это тебе поможет? Держи, Кайл. Это тебе подарок.
– Это что? Литровая банка с землёй?
– Да! Всегда носи её с собой.
– О! Ну конечно же! Я сегодня многое понял! Я должен всегда видеть перед собой родную землю, чтобы перестать мечтать о Земле Обетованной. Я должен помнить, что моя Родина – здесь! Спасибо, Картман! Я никогда этого не забуду!
– Вообще-то я её подарил тебе, чтобы ты поскорее к земле привык.
– Картман, ты злой! Ты зло и тьма…
– Без тьмы не может быть света, Кайл. Не может…
– Я думал, ты изменился!
– С чего бы это?
– После того, как в постели твоей мамаши побывало полгорода, твой отец должен был поменяться!
– Да вообще-то всё прошло ровно так же, как и в нашем варианте истории. Мама просто не обо всём рассказывала – но ты и вправду думал, что она меняла мужиков ДО того, как они заканчивали своё дело? Ты адски тупой!
– Я сегодня многое понял! – вскричал Кайл. – Я понял, что мамаша Картмана – грязная шлюха!
– Хе-хе-хе! – рассмеялся Водяной. – Все это ещё в конце первого сезона поняли, а до тебя только что дошло?
– Какого ещё сезона?
– А, неважно, – махнул волной Водяной. – Это всё тоже не то!
– Я сегодня тоже очень многое поняла… – протянула Вэнди. – Стэн, у меня для тебя две новости. С какой начать?
– Ну начни с хорошей.
– Вообще-то они обе плохие. Первая новость: я тебя бросаю ради Картмана. Я сегодня поняла, что люблю его!
– Блин! Хуже ничего быть не может!
– А вторая ещё хуже: после возвращения мы ничего не будем помнить и продолжим встречаться с тобой. Полный отстой.
– Это тоже не то, – скривился Водяной.
– Блин, – Стэн схватился за голову. – Не надо было мешать водку с пивом и понижать градус. Почему я сразу этого не понял?
– Бинго! – просиял Водяной. – Это именно то, что мне было нужно! Спасибо, Стэн! Ты спас…
– Спас своих друзей? Да, я такой.
– Нет, ты спас меня от похмелья! А поскольку я живу вечно, то и похмелье у меня длится целую вечность. Всё, отправляемся в ваше время. Возьмитесь за руки!
– Вэнди, я… Я вспомню. Я обязательно вспомню!
– Эрик, ты…
– Ну хватит уже целоваться!
– Баттерс, отстань.
– Но Эрик, подумай о Стэне!!!
– Ты предлагаешь мне во время поцелуя с любимой девушкой думать о парне? Фу!
– Ну ты и педик, Баттерс! Весь настрой сбил!
– Я сегодня многое понял! – торжественно провозгласил Токен. – Нельзя целовать девушку своего лучшего друга…
– Спасибо, Токен! – с чувством поблагодарил Стэн.
– …в присутствии Баттерса. Нужно сначала найти укромное местечко.
– А-а-а!
– Ну ладно, как говорится, «В гостях хорошо, а дома – плохо», – Эрик похлопал себя по нагрудному карману, где лежали 15 центов. – Запускай свою машину, кудесник! Мы идём домой!!!
* * *
Тёмная вода поглотила их и выплюнула посреди озера, вместе с обломками плота – прямо в ночную темень, промозглый дождь и пронизывающий холод. Клайда спасло только то, что он успел уцепиться за Картмана. Картмана спасла выталкивающая сила Архимеда – жир придал ему невероятный запас плавучести. Вэнди спасло умение плавать, как рыба. Стэна и Баттерса спас ангел-хранитель – который, как известно, есть у каждого пьяного и у каждого человека с чистого душой, как у младенца. Кенни спасло только то, что он уже был мёртв – иначе бы он непременно утонул. Токена спасло то, что он чёрный – утопить негра было бы неполиткорректно, а Водяному не нужны были проблемы с ФБР. А вот Кайл…
Впоследствии Кайл многократно анализировал эту ситуацию и пришел к выводу, что от неминуемой и глупой гибели его спасло несколько обстоятельств.
1. Слепая удача.
2. Настоящее чудо.
3. Улыбка фортуны.
4. Нечеловеческое везение.
5. Необъяснимое стечение обстоятельств.
6. Доска с аббревиатурой KZ, которая раньше висела над входом в каюту Кайла, и в которую Кайл вцепился мёртвой хваткой.
– Ну вот, – огорчённо пробормотал Эрик, когда дрожащий Кайл выбрался на берег. – Это у евреев традиция такая – иметь гешефт с бывших концлагерей.
– Что? – возмутился Кайл. – Я думал, это обозначение Казахстана! Я думал, что ты тем самым намекаешь на мои азиатские корни! А ты… гад!
– Кайл, да я тебя с дерьмом смешаю! – Картман бросил рюкзак наземь. – Иди сюда!
– Фу, Картман, что это за гадость у тебя в рюкзаке?
– Воняет-то как! – зажал нос Баттерс. – Фу! Ну и дерьмо!
– Билл Гейтс! Ну ты и гад!
– А при чём тут он?
– Не знаю… Но мне почему-то кажется, что это связано с тем, что фирма «Майкрософт» последние 10 лет сплошное дерьмо производит. Блин, а что это у меня в нагрудном кармане?
– Это же деньги! Ого!
– Сто, двести, триста… Ничего себе! Да, реальная обеспеченность зелёных бумажек за последние 10 лет здорово упала…
– При чём тут это?
– Понятия не имею. Ладно, пацаны, и ты, Вэнди – идёмте перекусим! Я угощаю!
– Картман, что это с тобой?
– Сам не знаю…
Водяной не соврал – память о пребывании в прошлом была уничтожена, превратилась в мешанину похожих на сон видений, непонятных фраз, забытых переживаний…
Но что-то осталось.
– Эрик, тебе нехорошо?
– Нет, Вэнди, всё нормально… Идите, я вас догоню! Мне нужно побыть одному.
– Хорошо, – Вэнди нехотя последовала за ребятами, почему-то постоянно оглядываясь.
Эрик слышал, как удаляются голоса друзей. Он остался один, наедине с дождём и тьмой; казалось, что весь свет в мире задуло, как пламя свечи. Ни озера, ни людей, ни домов вдалеке – только ночь, холодный дождь и страдание. Навсегда погас огонь и всё наше счастье. И ад вовсе не где-то в ином мире: он здесь и сейчас, в этой мокрой чёрной ночи, и уходящая надежда превращает каждый миг в тысячу лет ада.
И вот он, Эрик Картман, стоит на берегу пруда Старка, где все произошло. Но что именно произошло, и произошло ли? И откуда это идиотское чувство утраты, когда у него нет и тени доказательства, что хоть что-то вообще случилось на самом деле? Надо было или догонять ребят и исполнять обещание, или поступить, как раньше – послать их и пойти домой! Но он не мог сделать ни того, ни другого и тяжело сел наземь, не в силах двинуться с места, колеблясь, и недоумевая, и злясь на самого себя.
Но тут что-то яркое бросилось ему в глаза и заставило вскочить на ноги – и от недоумения, сомнения, презрения к самому себе не осталось и следа.
Над Южным Парком восходило Солнце.
конец.
В качестве музыки во время титров: